"У каждого свое кино" — юбилейный альманах, сделанный к 60-летию Каннского кинофестиваля по инициативе его дирекции. Стоминутную компиляцию продюсировал сам Жиль Жакоб, в список подрядчиков попали 33 всемирно известных режиссера (точнее — 35, учитывая фамильные дуэты братьев Дарденн и Коэнов), а премьера состоялась в мае прошлого года одновременно в Каннском фестивальном дворце и на французском телевидении. Полное название альманаха — "У каждого свое кино или Волнующий момент, когда гаснет свет и начинается фильм" — формулирует задачу, поставленную перед режиссерской сборной, вполне исчерпывающе. "Волнующий момент" каждый может трактовать по своему, но схватывать его можно только в помещении кинотеатра, а длиться ему положено не больше трех минут.

 Изучение списка режиссеров, поздравивших каннский фестиваль, само по себе занятие довольно любопытное. Так, самому старшему — португальцу Мануэлю де Оливейра — в этом году исполнится 100 лет. Мощный старик, дай бог ему здоровья, продолжает снимать кино, но это, конечно, исключение, проходящее по ведомству рекордов Гиннеса В среднем же каннская режиссерская элита разменивает шестой-седьмой десяток, а в "молодых" ходит 46-летний Алехандро Гонсалес Иньярриту. Всего одна женская фамилия — еще один рекорд списка — принадлежит Джейн Кэмпион, которая до сих пор остается единственной дамой, награжденной в Каннах "Золотой Пальмой". На мужское засилье новозеландка ответила саркастичной трехминуткой, где под абсурдный диалог о неравенстве полов брутальный сотрудник кинотеатра давит сапогом ее миниатюрное альтер-эго — барышню в костюме жужалицы, обожающую танцевать в луче проектора.

География списка не менее показательна. Китайских имен тут больше прочих — целых пять. Что, учитывая ренессанс азиатского кино, совершенно справедливо. Русских — одно, что, даже учитывая отсутствие чего-либо подобного у нас, справедливо, наверное, не очень. Русская нота, впрочем, на Кончаловском не заглохла. Патриарх Оливейра подвел окончательную черту под двадцатое столетие, сделав изумительный немой сюжет, как мерялись животами Хрущев, сыгранный Мишелем Пикколи, и Папа Римский. Наконец, забавным межнациональным конфузом закончилась премьера фильма Илайа Сулеймана: режиссер долго заводит свою старую колымагу, перекрыв дорогу шикарному минивэну, на котором "солидироваться с палестинскими братьями" приехали православные попы. Явно из жизни зарисовочка, специально такое не придумаешь.

  Возраст режиссеров, чьи первые впечатления от кино связаны со скрипучими сиденьями из дерматина, табачной вонью и стрекочущим звуком из проекционной будки, то есть с самым честным и романтичным периодом в его истории, накладывает на "волнующие моменты" альманаха печать ностальгии и грусти. А мутация прокопченных кинозалов в безликие развлекательные комплексы заставляет каннскую элиту пессимистично смотреть на будущее помещений, где "должен гаснуть свет и начинаться фильм".

Радикальнее всех высказался Дэвид Кроненберг, сводящий счеты с жизнью в прямом эфире под бойкую болтовню диджеев о важном историческом моменте — кончине "последнего в мире еврея в последнем в мире кинотеатре" (точнее, в общественном туалете — последний в мире кинозал переделали в гараж). Подружить старое с новым пытается, и неубедительно, лишь Гас Ван Сэнт, проецируя на экран старомодного иллюзиона цифровую девушку, подарившую юному киномеханику первый в его жизни поцелуй. Но прежде разобраться, в чем между ними разница, пробует Атом Эгоян, сделавший один из самых эффектных эпизодов, в котором юные синефилы, оказавшиеся в разных кинозалах, обмениваются кусочками фильмов по мобильной связи.

 Впрочем, главное отличие тут более менее понятно. В сравнении с эфемерным перетеканием туда-сюда виртуальной информации, зал с креслами и большим киноэкраном — место, где все происходит по-настоящему, пусть и с приличной долей абсурдизма. "Absurda" назвал свой сюжет Линч: действительно абсурдно собираться толпой в темном помещении и верить, что жизнь, которую показывают на растянутой простыне — всамделишная. Настолько, что помимо зрительных рецепторов и прочие остаются не в накладе. Можно, к примеру, слегка изогнуться и съесть с деревянной палочки чужой кусочек груши, как советует делать Цай Мин-Лянь. Поделиться с соседом апельсином, как делал на просмотре "Альфавиля" Вонг Кар-Вай. Или обработать альпенштоком своего главного врага — коммерсанта, кинокритика и чересчур болтливого соседа, которых Ларс фон Триер соединил в одном флаконе. То есть в трупе. Можно вообще не видеть фильма, но испытывать от просмотра сильнейшие эмоции. Слепые зрители —- тема тоже абсурдная, но разработанная в альманахе с удивительной настойчивостью Иньяриту, Раулем Руисом и Чен Кайге. Или показать кино, не показывая фильм, как горе-киномеханик Такеши Китано, у которого большая часть копии "Ребята возвращаются" благополучно расплавилась в кинопроекторе — с DVD, смартфоном или флэшкой такой номер не получится.

Не удивительно, что фестивальные фавориты пускаются по волнам своей памяти в золотое прошлое, где черную духоту забитых до отказа залов пронзал из кинопроектора тугой подвижный луч, а родители знакомились друг с другом на комедиях с Джинджер Роджерс и Фредом Астером. Способны ли на такое современные мультиплексы, больше похожие на инкубаторы? Сейчас в этих темных камерах или тибрят мобильники, или киноман Нанни Моретти в гордом одиночестве беседует сам с собой. Кстати, сюжет Оливье Ассаяса оказался пророческим: буквально на следующий день у вашего корреспондента умыкнули во время киносеанса трубку, притом точной такой же модели, что и в кино. Наглядное подтверждение, что на мультиплексы, как и на бытовую технику, правило "каждому свое" не распространяется.

Текст: Иван Куликов, www.film.ru